Сегодня Петр Мамонов — признанный мэтр отечественного рока, неординарный певец, поэт, драматург и известный актер. Он придумал себе харизму и запел «Звуками Му». Его эпатажное сценическое поведение возмущало обывателей. Но те, кто шел по ветру современности, поклонялись лидеру советского постпанка. Аскет и концептуалист — Петр Мамонов с бешеной энергией творил, с неменьшей — пил и курил, разрушая себя. Но пришло время собирать камни… Сегодня он по-прежнему играет моноспектакли в Театре Станиславского, снимается в кино (последняя работа в фильме «Остров» Павла Лунгина), но себе ничего не прощает. Живет, как живут отшельники. Тихо и свято.
«Какой же вы худой!» — первое, что вырвалось, когда я увидела Петра на сочинском пляже, где он принимал воздушные ванны. Что делал, конечно, не из любви к курортной жизни — просто попал в южные условия. Это режиссер Павел Лунгин затащил своего любимого актера на фестиваль «Кинотавр», где впервые был показан «Остров».
Только я собралась что-то спросить, как мой интервьюируемый, по жизни не расположенный к конфиденциальным беседам с журналистами, болезненно возмутился: «Я — не худой! Мой товарищ, он — врач, он меня наблюдает, и он говорит: „Петро, сантиметр должен быть от живота“. Я — в норме! Все толстые! Вот вам ответ на первый вопрос. Давайте вопрос — два!»
— Не хотела вас обидеть. Ваше тело — красноречивое свидетельство аскетического образа жизни. Отказываетесь от гастрономических радостей?
— Я не аскет. И отказываюсь я, вернее пытаюсь научиться отказываться, от хамства, неуважения к людям, от раздражительности и тому подобного. Не получается ничего! Очень тяжело отказываться от злобы, когда тебя не понимают, когда спрашивают глупости.
— Наш диалог еще не начался, а вы уже…
— Мне, кстати, после фильма «Остров» один священник сказал: «Петр, сейчас у вас начнутся большие искушения — берегитесь». Я сегодня утром встал и думаю: дай-ка попробую ни разу не произнести слова «я». Выдержал минут пять, не больше, и опять «я-я-я». А ведь безвольным меня не назовешь. Все гордыня… В последнее время я почти ничего не говорю от себя, начитался умных «старичков» и через их слова учусь жить.
— Как вы пришли к… (Петр не дал мне договорить)
— Ни к кому я не приходил!!! Бог ко мне пришел. А не я к нему. Бог приходит к людям таинственным образом. Все наши грехи в море милосердия Бога — как горсть песка. Где твои глаза? Не вижу! Сними очки!
— Слушаюсь. Хотя солнце слепит… Теперь можно продолжать? Можно я тоже поэксплуатирую «старичков»? У Гете есть такая фраза: «Стань слышим собою». Когда вы услышали себя?
— Я ничего не помню.
— Не верю.
— Тогда зачем ко мне пришла? Я мало чего помню вообще. Потому что все время бегу. Мне некогда об этом думать
— А с какого момента начался этот бег?
— Из утробы мамы я вышел и побежал.
— И без остановок?
— Что за вопрос… Не понимаю. У вас такой напор. Зачем мне все это надо! Мне это все не надо!
— А надо — что? О чем вы хотите поговорить, если не о себе? О поиске, о вдохновении, об удаче…
— Мне нужен мир душевный. А удача, которую все сейчас друг другу желают, мне совершенно не нужна. Я же не картежник…
И я не хочу ни с кем делиться душевными открытиями. И уж тем более — фактами биографии. Почитайте, все написано: где, когда родился, кем пригодился.
— А говорили, что хотите избавиться от раздражительности к людям… И откровенное отсутствие миролюбия!
— А что вы хотите конкретно узнать? Спрашивайте, но только без эмоций.
— Допустим, я хочу узнать, как вы строили свою жизнь поэтапно, из чего и чем?
— Ого! Ни много и ни мало! Во-первых, я ничего не строил. Есть закон. Статья № 206, часть вторая. Преступление против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения. От года до трех… Нарушил — значит получил. Не нарушил — на свободе остался. Вот я и стараюсь жить по закону, который я принял всем сердцем.. То есть когда я в Господа нашего поверил, это когда мне 45 стукнуло, и стал я стараться жизнь свою править по закону, не вдаваясь в собственные размышления. Вот чего вы от меня добиваетесь — почему да как — у меня ничего этого нет. Мне написано: «Блаженны нищие духом». Вот я начал с того, что попытался понять — о чем это сказано? Когда я приблизился к пониманию — о чем это, я начал учиться это исполнять. Вот и все, чем я занимаюсь. Я не строю свою жизнь. Мне душу надо спасти. Потому что скоро помру… И будет вечность, где я уже ничего изменить не смогу. Мне жизнь временная дана для того, чтобы я научился любить, хоть чуть-чуть любить, в меру своих сил. И вот тогда я в Царство Божье войду и с Богом соединюсь. Если я любить не научусь, то когда тело мое бренное будет череп и кости, душа пойдет в то место, где все залито любовью, а я-то любить не научился, и моя душа там исчезнет, делать ей там будет нечего… Вот это и есть — ад.
— А до сорока пяти лет вы, когда буянили, об этом вообще не думали?
— Вы все-таки хотите мою биографию заполучить? Тогда платите денежку! Я считаю, что биографию рассказывать — это денег стоит. Вы ко мне пришли. И я диктую.. Будьте любезны, слушайте то, что я вам говорю. А не то, что вы хотите услышать. Отвечаю вам на конкретно поставленный вопрос. Господь всех принимает и всех прощает — и самого страшного убийцу, если сердце к нему поворачивается не на 30 градусов, а на все 180. И со мной так произошло. Я натворил очень много чего лишнего, но мое сердце повернулось к Христу на все 180 градусов. Господь мне все простил, все, и — залил любовью. И с той минуты я, обезоруженный, перед ним в изумлении стою. Так чего вам от меня надо?
— Расскажите, пожалуйста, как вместе уживаются — тихая вера и актерское неистовство?
— Во-первых, я, скорее, не актер. Во всяком случае, я себя актером не считаю. Актер — это человек, который исполняет волю режиссера и умеет перевоплощаться в тот или иной образ или его воссоздавать. Я отношусь к себе, скорее, как к поэту. Потому что поэтическое устройство вкратце выглядит так: есть мир, есть ты, и мир, через тебя прошедший, выражается в твоих стихах и в песнях. Все время искренним образом я рассказываю людям о том, что происходит в моей душе на данный момент. Облекая в те или иные формы — будь то стихотворение, будь то песня. Поэтому очень часто обо мне говорят: «Петя сыграл себя». Отчасти это правда, отчасти нет. Потому что сыграть себя — что это такое? С другой стороны, это правда в той части, что я как бы искренне совершенно рассказываю о том, как душа моя сейчас живет, что меня волнует, что у меня болит, что мне мешает в себе самом, что во мне изуродовано. А уж хорошо это или плохо, правильно или неправильно, полезно или нет — не мне судить, а зрителю, критикам, журналистам — то есть вам. Это ваша работа. Моя работа — делать. Чем я и занят всю свою жизнь. Я все время делаю. Веровал я в Бога, не веровал — делал: писал песни, стихи, выступал на сцене. Делал. Я — работник. Вот как человек дом строит, так и я свое дело делал — ни больше того и ни меньше. Мы, рабочие люди, понимаем друг друга с полуслова. А люди, которые при работающих людях, часто меня не понимают. И я горд, если можно такое слово применить, что работяги видят во мне работягу. И самым главным своим достоинством считаю, и, пожалуй, единственным, что я честный работник. Никогда не пропускаю в свет продукт, которым недоволен.
— Но почему такая форма для самовыражения? Кривлянья много, ерничанья, клоунской буффонады и тут же философского осмысления жизни, но с изнаночной стороны?
— Дух творит себе формы. В каком духе я пребываю — такие у меня и получаются. Моя работа — делать. А ваша — думать, почему такая форма, что я этим хотел сказать. И не перекладывайте свою работу на меня. Я ее делать не собираюсь. Я собираюсь писать новые стихи, новые песни, создавать новые спектакли, играть новые роли в кино, но я не собираюсь думать о том, что я этим хотел сказать и почему такая форма. Это не мое дело. Я не ставлю никаких сверхзадач. Я делаю только то, что мне приходит в голову, облекаю в ту или иную подходящую на данный момент форму. Состояние духа — это и есть форма. Поэтому мы и имеем страшную картину на наших экранах телевизионных и прочих. Дух общества творит себе такие формы. «Дух уныния, развлеки меня хоть как-нибудь. Только развлекли меня. Мне скучно!» — слышится со всех сторон. Люди не умеют с собой оставаться в тишине ни одной минуты. Вот к чему мы пришли. Митрополит Антоний пишет: «Мы постоянно живем, перекатываясь из прошлого в будущее. Мы не живем в настоящем». Да, мы не живем, мы — вертимся. Надо учиться хотя бы по минутке в день всему собраться под кожу и, если ты ничего не делаешь, ничего не делать… Мы даже сидя за столом своими мыслями то в огурцах, то в квасе, то в соседнем доме, то на работе. Побудь в себе!!! И сразу почувствуешь присутствие Бога. У меня есть один товарищ, молодой парень, дьякон. Я ему говорю: «Тебе чего, никогда не хотелось напиться, например, или с девками погулять?» А он отвечает: «Я с десяти лет, Петя, в Бога как клещ впился, и мне ничего не надо и ничего не страшно». Желаю и вам комариными шажками… в Царствие Небесное.
— Прежде чем вы сами этот первый шаг сделали, что-то случилось знаковое?
— Не знаю. Не знаю. Это тайна. И лезть туда нечего. «Не любопытствовать о непостижимых предметах» — нас учат святые отцы. Я пытаюсь быть самым рядовым. Самым обычным. Самым тихим. Еще в 14 лет написал такое четверостишие: «Глубокие воды плавно текут, мудрые люди тихо живут». А святые отцы нас учат, что жить надо так, как будто тебя нет.
— Но это же противоречит вашему шумному, яркому творчеству!
— Это о нас, обо всех. Это правило, которому надо следовать. У кого получается больше, у кого — меньше. Кто его вообще не знает.
— Но можно понять и в извращенном виде: не творить, не создавать, не выступать…
— Лучше бы и не выступать. Лучше бы… не петь, не играть в кино. Но не получается. Белла Ахмадулина как-то прекрасно ответила на вопрос «А как вы считаете, надо писать стихи или не надо и как этому научиться?» — «Если можете, то и не пишите». Я делаю только тогда, когда не могу не делать. Когда я могу молчать — спокойно молчу.
— Разве не грех усмирять творческий дух?
— Смотря ради чего. Если ради собственного спокойствия — это грех. Если ради спасения души своей, что есть наиглавнейшая и единственная задача — это благо. Если творчество спасению души мешает, отвлекает от главной работы — от работы духа, то тогда все надо бросать.
— Поэтому вы и скрылись от людей, уехали подальше от столицы?
— Никуда я не скрылся. Скрываются люди в египетской пустыне. А я жил в Москве, а уехал в Московскую область. Живу 10 лет в деревне Ревякино.. Там мне лучше живется.
— Комфортнее?
— Комфорт вреден — что телесный, что душевный. Полезно, когда неудобно, когда трудно, когда тяжело. Конечно, есть тяга к комфорту. Я же такой же грешный, как и все. Но я человек начитанный и прекрасно понимаю суть вещей. Вот вам самый простой пример. Парилку натопишь — на 140 градусов, пар такой, что еле сидишь. Терпишь, терпишь, потом выскочил — и в холодную воду. Безумно хорошо! Вот если бы не было этого «трудно», не было бы так хорошо. Наша жизнь соотносится с будущей жизнью. Если здесь мы будем скорбны и в трудностях и лишениях, то мы получим венцы вечности. Семьдесят лет или вечность? Ради чего стоит поработать. Если Бог есть, значит, надо исполнять все, а не удобные части.
— Признаться, атеистка я…
— Ну-ка скажи, что Бога нет? А я знаю, да и ты знаешь, что Бог есть. Ты себя просто толком не спрашивала.
— Иудаизм, православие — все очень по-разному. Где себя искать?
— Сейчас все замешано — никто есть никто. Воссоздать Храм Соломона, чтобы иудеи там правили службу, — нереально. Почему? Потому что Священство — из колена Аронова, а где сейчас Ароново колено? Все перепуталось. Кто будет священником в этом храме? В иудейской вере не так, как у нас, если ты не из этого колена, ты не имеешь права служить в храме. Где колено Вениаминово, Даново, Ефраимово? Где двенадцать колен Израиля? Какие чистокровные евреи? Где они? Какие русские? Какие бушмены? Все одинаковые. После Вавилонского поведения Господь все перемешал, чтобы мы не мнили о себе. Но безумие продолжается. Потому и конец близок.
— У вас есть дети?
— Три парня.
— Они вам близки по духу?
— Мы дружим. Сами уже чего-то стали понимать. Но при чем тут дети мои? Кому это важно? Кому это нужно? Может, вам рассказать, как я в туалет хожу?
— Выключить диктофон?
— Я — непубличное животное. Меня мало тревожит, что про меня напишут. Какие дети?.. Меня тревожит только спасение собственной души.
— Какое-то, простите, эгоистичное спасение. Вы же сами говорили, что спасение — это любовь ко всем… Что-то не складывается…
— Любовь — это не сю-сю, ты мне нравишься. Любовь — это носить тяготы друг друга.
— Но только очень близкого человека, избранного, или всех, с кем столкнулся? Мои же тяготы вас не волнуют!
— Вы хотите, чтобы я перед вами тут расплескался. Не выйдет. Вот если вам нужно сумку отнести — отнесу. Если у вас стоит немытая посуда, пожалуйста, я вам вымою. Без всяких образов, конкретно. Если вам надо денег дать — дам. И чем надо — помогу. Вот что называется «душа». Вот это называется «любовь». Если приходит человек и говорит мне: «Петь, мне плохо», — я с ним сижу, пока ему не полегчает. По чувствам жить нельзя. Дождичек — одно чувство. Солнышко — другое. Если мы будем на этом свою жизнь строить — слепой слепого в яму заведет. Жить надо по закону. Тут встает перед нами задание: если мы познали Бога, а наши самые близкие, родные его не познали. Они нам остаются матерью, отцом, братом, сестрой, другом, но мы посланы для того, чтобы раскрыть перед ними глубины собственной души. Сделать это можно не проповедью, не тем, чтобы вещать правду ее не знаючи, и не упреками, а так, чтобы показать всей своей жизнью, что есть иное измерение… Чтобы они через любовь к нам, через близость приобщились к тому, что для нас является предельной и последней глубиной жизни. Вы, наверное, помните притчу Христову о милосердном самарянине. В ней рассказывается, как на человека напали разбойники, как он лежал при дороге, и мимо него прошли священник и левит. Первый взглянул, второй даже не остановился посмотреть; оба ушли, потому что это был чужой человек. Какое им до него дело? Этим же путем шел самарянин. То есть человек, к которому евреи и не прикоснулись бы — то есть еретик, безбожник, враг, чужой. Он остановился. Увидел этого несчастного зрячими, а не слепыми глазами и позаботился, чтобы его вернуть к жизни. В конце этой притчи Христос говорит: «Вот кто ближний. Иди и ты. Поступай так же». Это из книги Антония Сурожского. И еще фрагмент: «Я помню человека, который ко мне приходил довольно долгое время и все говорил: „Я хочу познать Бога, откройте мне Бога“. Я ему раз ответил: „Ну предположим — я мог бы это сделать. Готовы ли Вы отказаться от той жизни, которой живете, и начать новую жизнь? Или вы мечтаете о Боге только как о добавочном наслаждении в жизни, о том, чтобы стало еще лучше“. Он, человек честный, на меня посмотрел и сказал: „Да, я хотел бы, чтобы Бог вошел в мою жизнь, не нарушая того порядка, который я установил. Чтобы он прибавил новое измерение, от которого мне стало бы счастливее или лучше жить“. Это очень важно, потому что „Слово Божье острее всякого меча обоюдоострого“ (как говорит апостол). Если мы принимаем слово, то оно разделит свет от тьмы в нас, и мы должны сделать выбор. А кто из нас достаточно смел, достаточно устойчив, чтобы это совершить?» Духовный труд самый сложный. Человек рождается больным. Грех Адама с Евой. Мы удобоприклонны к греху. Все наши эмоции в основном направлены на «я хочу», «мне нравится». А «хочу» и «нравится» как раз строго наоборот тому, что нам полезно. Я хочу, чтобы мне было поудобнее, я хочу, чтобы было помягче. Да — подстелю, да — леденец за щеку. Все вредное. Это качели: чем больше мы угождаем своим чувствам и плоти, тем в нас духу меньше. Чем больше мы свою плоть ограничиваем в пище, чувствах — чем меньше «хочу», тем больше наш дух возрастает. Тем ближе мы к Богу. Потому что то, что мы в нас называем духовным, — это не что иное, как близость или удаленность от Бога. И все мы, как цветочки отрезанные: можем 10 дней простоять в стакане с водой, а потом завянем. Веточку надо прививать к виноградной лозе, к Господу. Процесс этот болезненный. Для этого от веточки надо отрезать все лишнее, а уж потом… Такие труды приходится совершать, потому что другого пути нет. Ведь не бывает шесть правд — правда одна. Каждый делает свой выбор. И единственное, чего Бог не может заставить нас делать — это идти к нему. Или мы выбираем зло или добро.
— Наивно спрошу: а почему же Бог не запрограммировал нас только на доброе?
— Потому что любовь требует свободного выбора. Я люблю вот этого человека, я его выбрал. И я не запрограммирован. Если бы я был запрограммирован на него, то не было бы любви. Это не мои мысли. Я просто сообщаю схему. Почему нам Бог оставил свободу воли? Чтобы мы свободно выбрали любить Его. Тогда это ценно. Также и с любовью к врагам. Какая ценность, что мы любим людей нам симпатичных? Или тех, кто общего духа с нами! Нет, миленький мой! В этом никакой ценности нет! А вот если ты полюбишь обижающего тебя, вот это высоко! Вот это труды. Значит, награда будет…
— Не стоит бороться с плохими людьми?
— Не стоит бороться ни с кем. Стоит защищать — слабого, невинного. Но не себя. Лучше быть убитым, чем убивающим. И поймите правильно, вера в Бога не означает, что не надо делать географических открытий, не надо писать стихи, выращивать детей, строить дома. Все это надо приветствовать. Делай все, что потребуется, все что надо. Служи людям — своим талантом, своим даром. Бог труды любит. Но не надо к этому сердца прилагать. Сердце должно быть с Богом. Остальное — вторично.
— Жить с холодным сердцем? Ой, Петр!
— Обязательно с холодком. Потому что если из парной дверь открывать, пару не будет. Я себе говорю: «Храни в себе, больше молчи. Не расплескай эмоций».
— Согласитесь, что эмоциональные люди более привлекательны, чем закрытые. Около них греются… Их любят…
— Вы не должны стремиться к тому, чтобы вас любили люди. Вы должны стремиться, чтобы вас Бог полюбил. Тогда у вас будет мир душевный, тишина в душе, хорошо будет все время, в любом месте, хоть вас в яму посади. Вот что гораздо важнее, чем симпатии людские, которые есть временные. Сегодня так — завтра этак. Зачем на это возлагать свои упования? Что это за цель в жизни — чтобы тебя полюбили или выделили? Одно из имен дьявола — лукавый, а второе — миродержец. Вот он нам внушает: давай, сделай так, чтобы тебя полюбили. Что это за цель в жизни… Это называется человекоугодием. Грех. Надо научиться любить… самому. А тебе полезнее, чтоб тебя не полюбили… И в тюрьме посидеть очень полезно… Дух силу творит, а плоть немощна. Как к людям относиться, нам рекомендует старец отец Таисий, наш современник, на таком примере: если комнату заложить кусочками лукума, а в уголочек положить кусочек дерьма, и запустить туда муху… Куда муха сядет? Отвечай!
— На дерьмо.
— Правильно. А если комнату заложить дерьмом и положить кусочек лукума, и запустить туда пчелку… Куда пчелка сядет?
— На лукум.
— Да. Так вот я предпочитаю, говорил он, быть пчелой. То есть в людях видеть хорошее. В массе дерьма увидеть кусочек лукума.
— Петр, простите за очередную попытку вторжения в личную жизнь. Олечка, ваша супруга, смотрит в ту же сторону, что и вы? Вы во всем вместе?
— Да. И это самое главное. Ведь никого не изменишь и ничему не научишь насильно. У нас тоже бывают разного рода разногласия. Просто надо понимать, что это все ерунда. В жизни бывают и усталость, и раздражение… Надо в себя уйти. Я, если вижу, что злюсь, что трудно сдержаться, что не могу — бежать. Она знает, что, если я убежал, значит, минут через тридцать отойду — и все в порядке. Еще одно из имен дьявола — разделяющий. Если какое-то разделение: ты считаешь, что ты права, а я считаю, что стопроцентно я, — тогда беда. Если ссоримся, расходимся — значит дьявол хочет нас разделить. Разделить и поодиночке уничтожить.
— Вам всегда живется светло?
— Тьма — это отсутствие света. Тьмы как таковой нет. Если в темную комнату внести маленькую свечечку — тьмы сразу нет. И наоборот не получается. Если стоит в комнате свечечка и ее потушить — это не тьма властвует, а мы своим произволением. Мы не хотим света и тушим его. Свет — есть, а тьмы — нет. Бог — это свет. И в каждом из нас по образу и подобию… Есть такое высказывание в Евангелии, очень страшное, предупреждающее, над которым часто я думаю: «Если свет, который в тебе, — есть тьма, то что же такое тьма?» То есть до чего же ты, человек, себя довел… Вот над этим можно долго думать и проверять себя…
